12.ЗАЧАРОВАННЫЙ ПОРТРЕТ ( СКАЗКИ О ХУДОЖНИКАХ)
Черная краска
Допущенный к пульсу планеты
Вторая жизнь Кувшиновой
Зачарованный портрет
Венок из пластилина
Горы и деревья
Человек-дерево
Патефон
Портрет матери
Лимонная осень
Линия смерти
Матушкино наследство
Неразгаданные сны
Маленькое тихое счастье
Музыка
Капля заката
Жемчужина Аникеева
Сожженная деревня
Шуршавчик
Крымские камни.
1. ЧЕРНАЯ КРАСКА
Ее учили совсем не так. В Академии художеств города Алиф было принято положение разводить серую краску с розовой и этой смесью грунтовать холсты. Природа островов туманного Плюроона располагала именно к такому соответствию цветов. В портретной живописи иногда допускалось розовый смешивать с фиолетовым, а в натюрмортах с синим. Наиболее смелые пытались использовать матово-желтый, бледно-голубой или молочно-зеленый. Если бы Маги или даже Магистры могли себе представить, чем собирается Ларуса расписывать огромный театральный купол, ее давно убрали бы с довольствия, а старуха Веда навсегда закрыла свои незрячие глаза.
Что сближало их, было загадкой для окружающих. Если муж из народа терял зрение, ему милостивым Владыкой города выплачивали средства для кремирования, женщин просто варили в котле. А здесь вместо того, чтобы прилепиться к мужчине и жить припеваючи на его деньги, как делали это порядочные жены Алифа, Ларуса весь свой скудный заработок делила со старой нищенкой, которую неизвестно откуда притащила в свой дом.
-Что ты рисуешь теперь? – спрашивала Веда.
-День. Просто день. Но мне не хватает ярких красок.
-Если долго плыть по морю, туман Плюроона рассеивается, и солнце светит с раннего утра до позднего вечера. А ночью небо темное, как зрачки. Черное! Там люди пишут совсем другими красками, не как мы. Но и здесь можно добыть ярких красок, Ларуса. Надо только захотеть!
Ларуса хмыкнула:
-Я хотела. Однажды я написала рыжего дракона!
-Да? Ты и вправду дракона нарисовала рыжим?
-Точно!
-Вот забава, - засмеялась Веда, - хотела бы я на это посмотреть. А ведь они действительно рыжие! Надеюсь, тебя не наказали за это?
-Лишили стипендии. Но только на один семестр. Я же не знала, что нельзя рисовать так, как видишь, хотя мы и считаемся самым демократическим обществом.
-Но ты молодец, что нарисовала его рыжим, а не розовым, как все! Бедная девочка!
-Знаешь, Веда? Когда я закрываю глаза, мир несется мимо меня со сказочной быстротой. И то, что я вижу, гораздо ярче моих этюдов! Ах! Если бы ты только могла это понять! У меня получается не то! Совсем не то!
Ларуса лихорадочно заходила по мастерской, суживая глаза, потом закрыла их совсем. И вдруг ее осенило:
-Мне нужна черная краска!
-Тихо! Тихо! – Веда даже подскочила на месте, - Что ты! Что ты! Черная краска запрещена вот уже тысячу лет!
-Помоги мне! Веда! Ты ведь знаешь, как добыть ее!
-Я знаю, девочка моя! Я знаю. Но только…
-Что? Говори!
-Ты можешь не выдержать! Черная краска – это смерть! Черная краска – это то, что приговорена я Судьбою, видеть каждый день.
-Я должна закончить купол! Понимаешь? Ты понимаешь. Помоги, Веда!
-Использовать черную краску совсем не обязательно. Достаточно разместить на холсте все цвета радуги. Писать надо чисто. И белый день и черная ночь вмещает в себя их. Ты должна это знать. Ты должна это чувствовать.
-Дай мне шанс убедиться в твоей правоте.
-Ну что ж, - вздохнула старуха, - я слышала, что через два месяца выборы. Старые магистры больше не устраивают народ. Около ста самых знатных и богатых людей примут участие в соревнованиях. А кандидатам в магистры всегда нужны были художники.
-Ты полагаешь, у них есть черная краска?
-Ее у них нет. Но если ты поступишь на службу, ты рано или поздно добьешься того, о чем мечтаешь и сможешь расписать купол.
В тот же день дракон Чарли возбужденно ходил по своему офису, нервно покусывая зазевавшихся слуг.
-Не понимаю, зачем тебе на выборы, - отговаривал его старший брат Леро, - у нас и так все есть. Расширим лучше шоссе. Реконструируем котлы. А? Давай улучшим систему варки?
-Я хочу стать Магистром! Болван! Мне нужно, чтобы меня выбрал народ!
-Тогда, поди! Скажи им правду! Что ты – дракон! И любого можешь сожрать, кто станет поперек дороги! Это сейчас в моде! Или найди смельчака, кто отважится на такое!
-Ну уж, нет! Мне нужен человек, который, зная, что я дракон, не говорил этого на выборах, а собрал в хрустальную пирамиду самые лучшие свежие идеи.
-В Алифе давно пора переходить на яркие тона!
-Да! Да! Особенно на рыжие!
Братья засмеялись.
-Тебе нужен художник! И я знаю одну на примете. Она бедная. Много платить не надо. И, говорят, немного соображает в рыжих цветах!
-Лишь бы не переборщила…
… В мастерской раздался звонок:
-Ларуса?
-Да!
-Сейчас с Вами будет говорить Чарли!
-Здравствуйте, Чарли, - трепетно произнесла Ларуса, она еще не знала, что говорить, и как вести себя с драконами.
-Мне нужна твоя помощь. Помоги!
-Хорошо, - растерянно пролепетала художница, - я скоро буду.
-Кто это был? – встревожилась Веда.
-Чарли.
-Сам Чарли?
-Ну да.
-Чего он хочет?
-Пока не знаю. Он просит помощи. А что?
-Разве ты не знаешь, что он дракон?
-Кто же этого не знает? Но разве на выборах есть шанс у кого-то из народа? Зачем зря сотрясать воздух?
-Ты пойдешь?
-Он просит помощи. И, ты же сама говорила, что черную краску можно добыть только там.
-Тише! Тише! Не накличь беду! – зашептала Веда, - иди и помни, ты приобретешь гораздо меньше, чем потеряешь! От драконов так просто не возвращаются. Люди, польстившись на деньги, пропадают там. Пропадают совсем.
-У меня есть другой выход?
-Откажись.
-Но он просит помощи.
Через пол часа дракон Чарли любезно встретил Ларусу в своем прекрасном замке. Все было дорого и блестяще отделано. Изысканные вина и яства украшали столы. Голоса тонули в пушистых коврах. Художницу позабавило, что вышколенные слуги были обвязаны со всех сторон большими подушками и молчали, пока дракон не спрашивал:
-Да?
Тогда они с готовностью трижды повторяли:
-Да! Да! Да!
Ларуса сразу поняла, что от нее требовалось, и пребывала в прекрасном расположении духа. Она знала, чувствовала, что эта работа по ней, и все получится.
Рыжая краска удалась на славу. Чистый восторг лучился из рук Ларусы в хрустальную чашу. Первая часть – дети, теперь конечно, проголосуют за Чарли!
-Получилась!
-Какая?
-Оранжевая! Чистый апельсин!
-Я так и думала, - сказала Веда, - как ты могла пойти у него на поводу? Ведь ты – художник! А он – дракон!
-Драконам нужны художники. Особенно на выборы. А нам нужно ужинать каждый день!
-Ты не расслабляйся! Общение с драконами принесет тебе много боли!
-Какой боли? Он такой душка! Если даже он и настоящий дракон, то, наверное, еще ребенок. Не забывай. Он сам позвонил мне и попросил помочь. Он мне поверил. И я не могу бросить его. Потому что даже он не знает, что ему надо, а я знаю.
-Общение с драконами ни славы, ни денег не дает художникам. Одни проблемы. Их не понимает народ. Маги и Магистры над ними смеются.
-Ты думаешь, хоть кто-то из них поймет и оценит мой новый купол? – вздохнула Ларуса.
-Зачем же ты его начала, если в это не веришь?
-А зачем люди начинают жить?
На следующий день Ларуса принесла плоды опытов в замок. Чарли радовался и прыгал, как ребенок, щипал за подушки слуг и громко смеялся. В благодарность он показал художнице, какую великолепную пирамиду приготовил для ее красок. В один из отделов была залита оранжевая краска, и пирамида ожила, засияла. В знак высокого доверия дракон усадил Ларусу за стол вместе с собой и велел покормить.
-Расскажи о себе, - попросила Ларуса.
-Я – добрый, - сказал дракон, - очень добрый. Я – люблю детей. Я – вот какой простой. Приходи и обедай со мною, если хочешь, каждый день. Все очень просто. Я – тебе плачу. Ты – делаешь. Ясно?
-Ясно, - вздохнула Ларуса. Она знала, что это будет за плата.
-Пойдем! Я покажу тебе свою силу!
Они спустились в подземелье, в огромный подвал, где сновало туда - сюда множество крепких мужчин и женщин. В каждом цеху люди были заняты определенным делом. В больших котлах что-то варилось, что-то грузили машины. Мелкие деньги сыпались через сетчатый потолок в воронки, превращаясь в асфальт, который укладывали катки, а в кабине укладчика накручивался рулон уже из других, бумажных денег.
Чарли снял один из них, великодушно подал рулон Ларусе.
-На, ты заслужила.
-Может быть после, ведь я еще ничего не сделала. Вот соберем пирамиду, тогда…
Дни летели за днями.
-Когда? - Торопил дракон, - я тебе плачу – ты делаешь! Не забывай!
И вот краска получилась. Думая о том, как силен дракон, из рук Ларусы выходила синяя краска, краска силы. Чистый синий цвет, не омраченный вкраплениями серого туманного, теперь привлек бы все мужское население на выборах.
-Что это ты принесла? – вскочил Чарли, - Я же заказывал серую! Гляди! – он достал образцы тусклых пирамид, какие собирали его конкуренты, - Видишь? Серая!
-Я вижу. Но серая краска не нужна, если есть синяя!
-Ну, ты! «Худдожница»! Я тебе сказал, серую! Значит серую!
-Гляди! – Ларуса вылила краску в хрустальную пирамиду. Смелое сочетание цвета удивило и обрадовало дракона.
-Молодец! – похвалил он неожиданно, - вот это мне нравится! Я хочу не просто победить! Моя пирамида должна быть лучше всех! Ярче всех! И больше всех! Больше цвета! Больше голосов! Ты понимаешь?
-Да. Я понимаю. Я приготовила тебе еще один сюрприз.
Художница собрала все свои силы, и из ее тела, из ее мозга, накопленными знаниями за всю жизнь через руки прямо в пирамиду потекла краска чистейшей голубизны, какой давно уже не помнили в Алифе.
-Потрясающе!
-Я пойду! – еле удерживалась на ногах уставшая художница.
-Да. Иди. Конечно, иди, - дракон заботливо проводил ее сам до дверей.
… - Победа на выборах обеспечена, - сказала Ларуса дома, - слуги дракона уже носятся по городу с моей пирамидой. Но если я получу краски, которые наметила, это будет сенсация! Чарли побьет все рекорды!
-Не забывай о главном!
-Мне сейчас не до этого…
Ларуса думала только о Чарли. Она не отходила от этюдника, пытаясь смешивать краски. Но у неё получалось лишь жалкое подобие тех оттенков, которых она хотела добиться.
Слуги Чарли беспокоились каждый день, но Ларуса, точно тормозила все намеченные планы.
-Я жду тебя в офисе, - не выдержал он, процедив сквозь зубы. Он не любил сам набирать номер телефона.
Ларуса пришла с поникшей головой.
-Ты делаешь все не так! Ты недостаточно вложила души! Леро! Глянь! Что она притащила!
Чарли собрал слуг, и те стали учить художницу, как надо искать цвета.
У Ларусы потемнело в глазах. Она вытерпела нравоучения людей, совсем ничего не понимающих в том, о чем они внушали ей, горячась.
-Надо добавить еще рыжего цвета! – кричал Леро.
-Нет! Лучше синего! Синего!
-Я же тебе говорил! Серого! Эта была такая гениальная мысль! Ты убила мою мысль! Все! Убирайся! – Дракон в исступлении стал бить всех подряд. Слуги, привыкшие к экзекуции, услужливо подставляли подушки. Ларуса в ужасе бежала. С ее рук стекала краска, как бежит молоко у кормилицы.
Почему она продолжает думать о нем? Пропадал бы он пропадом со своей пирамидой власти! Еще долго истекая зеленью, Ларуса принялась чистить кисти. Но вдохновение, казалось, покинуло ее.
-Я говорила, что будет больно, - напомнила Веда.
-Понимаешь, - объясняла ей Ларуса, - смысл выборов – завоевать голоса народа. Я знаю, стереотип мышления заставляет художников заполнять пирамиды розовым и серым, как и раньше. Но этими полутонами нельзя добиться веры. Только истинный цвет даст возможность победить! Мною не охвачен еще зеленый цвет – крестьянство. Желтый – интеллигенция. Красный – женщины. И фиолетовый – старики. Если все эти оставшиеся слои населения почувствуют правду и поверят, он пройдет с большим отрывом! Вот увидишь!
-Надо только учитывать тот факт, грустно напомнила Веда, - то, что для одних пол – для других потолок! Не все люди видят одинаково. Все семь цветов распознают только художники, ну, может быть еще некоторые Маги и Магистры.
-А Владыка?
-И Владыка не всегда. Хорошо, если человек видит что-то еще, кроме своего цвета. Два-три – отлично, это роскошь, если пять-шесть!
-А ты? Ты раньше видела все цвета?
-Я стала видеть их, когда ослепла…
Предвыборная атмосфера накалялась. Драконовы слуги звонили каждый день, но Ларуса пошла в офис только когда смогла очистить свою зеленую краску от посторонних примесей и, довольная собой, поместила ее в пирамиду.
-О, нет! Только не это! – возопил Чарли, - я знал, что будет все не так! Ты испортила всю работу!
Сбежались слуги. Они стали обливать грязью хрустальную переливающуюся пирамиду. Но к чистым краскам, добытым из сердца, грязь не приставала.
Тогда Ларуса заплакала. Она не могла объяснить, почему все должно быть так, а не иначе. Ведь, даже если кто-то из слуг различал голубой цвет, он не видел зеленого, а если чувствовал синий, не понимал оранжевого.
Леро не растерялся. Он собрал слезы художницы в сосуд, где они загустели желтой краской.
-Ты видишь? Получилось! - повторял он брату, помещая бесценную находку в пирамиду, - не зря мы ее позвали!
-Как я ненавижу художников! Я бы собрал их всех и закатал под асфальт! Ты мне все нервы истрепала! Как ты мне надоела! Ты позоришь меня перед слугами! Что ты здесь нюни распустила? Убирайся!
-Я никуда не пойду.
-Что?
-Тебе придется терпеть меня, пока я не закончу работу. Я уйду только, когда сделаю тебя Магистром, - спокойно произнесла Ларуса.
-Если кто-то и сделает меня Магистром, так это только я сам! – закричал дракон в бешенстве, - Ты! «Худдожница»! Посмотри, сколько людей работает на меня!
Он открыл соседний кабинет. На полу стояли ящики, полные рулонов денег.
-Это только ты одна тут нашлась, которая ничего брать не хочет! Смотри! Скольким я даю работу! Скольких я кормлю!
На ящиках были надписи и в дом престарелых, и в детские сады, и в школы, и в полицию, а так же многим Магам и Магистром, и даже самому Владыке.
-Если бы я не делился, меня самого давно бы закатали. Поняла? Эх, ты! «Худдожница»!
Но что-то помягчело в нем, когда он разглядывал почти завершенную пирамиду, в которой до полной радуги не хватало двух крайностей: верхнего и нижнего цвета.
-Ты, наверное, меня ненавидишь? Не обижайся. Я добрый. И честный. Я хочу открыть тебе один секрет. Знаешь, почему я бываю резким и злым иногда? Я – дракон!
-Ты не совсем дракон, - возразила художница, - Ты – дракончик.
Никто никогда не называл так Чарли. И он не знал, сердиться ему или нет. Одному из слуг приказал он налить им вина.
-Почему у тебя дрожат руки? – спросила Ларуса.
-Он боится тебя, - ответил за слугу Чарли.
-Боится?
-Конечно. Здесь все тебя боятся. И слуги. И Леро. И даже я.
-Почему?
-У тебя абсолютно противоположное мышление. Мышление творца. Мы разные. Поэтому ты мне нужна…
Она поцеловала его в колючую щеку в знак примирения и пошла домой.
-Он не должен пройти на выборах! – стонала Веда, - Не должен! – ей становилось хуже и хуже. Она умирала. Ларуса, казалось, не замечала этого.
-Он добрый, - повторяла она, как заколдованная, - он так и остался ребенком, маленьким хулиганистым дракончиком! Он превратится в настоящего только, если станет Магом. Но я этого не допущу! Ему самое место в Магистрате. Он родился для помощи всем бедным людям. Алиф ждет его!
-Пусть лучше на выборах пройдет кто-нибудь из народа!
-Зачем? Веда? Зачем? Что дали нам Магистры прошлых лет? Розовые очки? Серые будни? Что сделали они для тысяч несчастных? Напустили еще больше тумана на Плюроон? В Алифе уже тысячу лет нет четких линий. Даже художникам запрещено рисовать черной краской, хотя помыслы и души давно черны у правящей верхушки. Магистры думают только о рулонах с деньгами. Разве не так? Мы постоянно должны напоминать им, что мы существуем, чтобы они больно то не наглели…
Последний предвыборный собор в зале театра, купол которого собиралась расписывать Ларуса, состоялся за две недели до решающей битвы. Каждый художник, защищая претендента на высокий пост, объяснял цвета в своей пирамиде по-разному. На зрителей лилась прекрасная ложь. И судьи мило кивали головами. Но народ не верил.
Подошла очередь Ларусы. И тут впервые прозвучало: «Да! Чарли дракон! Но давно пора понять, что именно драконы должны становиться Магистрами. Только они в состоянии еще способны помочь народу Плюроона очистить от тумана Алиф!»
-Какой он? - прозвучал последний вопрос Владыки.
И она ответила, дрожа между ледяными изумрудными скрижалями правды:
-Он добрый.
-Он – дракон! Но он – добрый! – разнеслось откровение по всему городу.
-Как смела ты сказать, что я – дракон? Я тебе доверял. А ты меня подставила! Ты превысила свои полномочия! Ты опозорила меня! Я не хочу больше с тобой иметь дело!
Но Ларуса блаженно улыбалась. Колесики волшебной работы сердца продолжали крутиться в том же направлении.
-Да, ты любишь его! – возмутилась Веда.
-Я? Дракона? С чего ты взяла?
-Подойди к хрустальной чаше и подержи над ней руки.
И действительно. Точно кровью заполнился бокал алой краской.
Ларуса удивленно отшатнулась.
-Я не хотела. Я просто делала свое дело, - оправдывалась она.
-Прощай, Ларуса. Впереди тебя ждет самое страшное. Прости.
Бездыханное тело Веды забрали слуги Владыки. На кремирование у Ларусы не было денег, и она решила сопровождать старуху в последний путь. Забыв удивиться от горя, она спустилась в тот самый подвал вместе с ними. Котел открыли и опустили в него бедную Веду. Там уже варилось несколько несчастных, потерявших жизнь на поисках медных грошей.
-Зачем вы их варите? - одеревенело спросила Ларуса.
-Студентам – медикам надо на чем-то учиться.
-А остальных?
-Под асфальт.
-Наверное, доходный бизнес?
-Не жалуемся. Зарплата стабильная. Недавно троих кандидатов в Магистры закатали, так и премию получили. Детям, сама понимаешь, каждый день молоко надо…
Даже в мастерской художница не могла прийти в себя. Ее колотила дрожь ненависти, и лишь, когда она фиолетовым цветом вылилась в последнюю чашу, Ларуса вновь обрела ясность ума.
К дракону ее не пустили. Так он велел. Ларуса передала два недостающих звена и вернулась в мастерскую. Она чувствовала себя обманутой и одинокой. Черную краску она так и не получила. А работа над куполом звала и казнила бессонницей.
Владыка устроил пышный праздник по случаю выборов. У Чарли пирамида действительно получилась больше, выше и ярче, ведь ее заполнили натуральные краски, добытые из души и сердца. Чарли прошел с большим отрывом голосов и стал Магистром. Подхалимы всего города съехались поздравлять его с этим небывалым достижением. Про художницу Чарли вспомнил, когда ненароком глянул на радужную, потерявшую актуальность, хрустальную пирамиду:
-Позвоните ей, я, кажется ей должен… Но без меня. Я ее не переношу. Слишком большое самомнение.
-Ларуса? – спросил Леро.
-Да. До свидания, - художница повесила трубку.
Она в тысячный раз переживала все случившееся. И победу Чарли, и смерть Веды. И разочарование, что никак не могла постичь тайну черной краски. Все цвета радуги теснились в ней то болью, то радостью, то ненавистью, то любовью. Наконец она не выдержала напора чувств, захватила эскизы, мольберт и краски, и направилась в театр.
Она торопилась. И к утру купол расцвел одним легким вздохом. Зелень пестрела разноцветьем невиданных цветов. Казалось, театр стал в несколько раз выше. Колонны беседки, освещенные ярким солнцем, уходили в бескрайнее голубое небо, где сияла нежная доверчивая радуга.
Люди, пришедшие в театр, ахнули от удивления. Они первый раз в жизни видели настоящие яркие краски и учились их понимать. И они нравились им.
-Это здорово! Это великолепно! Это поразительно!
Только художница не разделяла их радости. Семь кругов ада смешались в один круг. Получилось то, чего она боялась и хотела. Черный цвет заслонял глаза.
-Я не вижу! Я ничего не вижу! Помогите мне!
Но слуги Владыки, которых оказалось много среди народа, ловко подхватили ее, больше непригодную для Алифа, и потащили к котлу.
-Сейчас мы тебе поможем! – Деньги для кремирования выделялись великодушным Владыкой только мужчинам. И теперь, когда Ларуса ослепла, ее не имели права даже сжечь.
Вода в котле окрасилась в черный цвет.
-Господи! Что это мы такое сварили? - испугались слуги Владыки, - простите, мы готовы заплатить, - оправдывались они, рассчитываясь мелочью за убытки с братом дракона Леро.
Но тот, похоже, не расстраивался. Он понимал, как человек образованный, что высоту пирамиды можно поднять, только расширив ее основание близкой по спектру краской. И целый котел редкой черной краски, которая к тому же запрещена – верная победа брата на следующих выборах в Маги!
2. ДОПУЩЕННЫЙ К ПУЛЬСУ ПЛАНЕТЫ
Теплая земля продавливалась под ногами, точно была живая. Так бывает, особенно после дождя. Или снежной зимы, когда солнце прогревает чернозем до видимого глазу человека парного струящегося воздуха, исходящего из чрева планеты.
В тот день в «Детском мире» Сережке купили новые ботинки. Крепкие хрустящие, с коваными каблуками. Их выбросили огромной партией, но разобрали мгновенно. Теперь многие мамы Москвы могли не беспокоиться за летние каникулы.
Обувь, несомненно, нравилась кучерявому мальчишке, но и в то же время он ощутил какое-то неудобство, точно ему было жаль землю, жаль причинять ей боль этими жесткими каблуками новых ботинок. И он, оглянувшись украдкой на голубые ставни дома, не увидит ли мать, быстро скинул их, пошел по земле босиком и не пожалел об этом. Ощутил себя легче, понял, что следы, оставленные его ногами приобрели индивидуальность, непохожесть. Земля, как пластилин, повторяла форму Сережкиных босых ног. Шелковая трава ласково щекотала пальцы.
На высоком месте в саду росла старая вишня. Умопомрачительно радуясь чему-то, она распустилась миллионами белых лепестков, источающих нежный аромат. Под ней ещё не убрали прошлогодние листья. И, не в силах отойти от дерева, Сергей лег на этот шуршащий ковер, может быть, первый раз в жизни внимательно и осознанно заглянув через душистые соцветья в глубины небес. Его кудряшки, как антенки, разлетелись в разные стороны.
В тот самый миг открылись врата времени; многоэтажные, многоступенчатые переливы красоты вселенского пространства; прошлого, будущего и настоящего, Земли, неба и спирали жизни. Сергей увидел эти коридоры, не пугаясь, но принимая мир, каким он есть. И не увидел, а скорее прочувствовал свои полотна, которые создаст в будущем.
Домой он вернулся, конечно, в ботинках, впрочем, как и все остальные мальчишки. Но и в то же время стал совсем другим. Может быть посвященным в некое таинство, а точнее на миг допущенным к пульсу Ее Величества Планеты.
3. ВТОРАЯ ЖИЗНЬ КУВШИНОВОЙ
Трудно бывает проснуться однажды и начать новую жизнь. Тем более, если первая прожита неплохо. Неплохо! Как обязательная программа. Закончить школу. Получить образование. Стать хорошей женой, матерью, научиться варить борщи и компоты, а потом стать бабушкой… А потом?
Так и Нэлли Алексеевна, глядя на художества своей старшей дочери, однажды попыталась сказать свое робкое слово в масле. И… родилась во второй раз.
Сначала скромные маленькие этюдики копировали то, что нравилось ей у других художников, Затем «нечто» в ее душе встало на ножки и попробовало сделать первый шаг. И вот уже холсты расцвели маками, сиренью и незабудками. Наконец, второе «я» настолько осмелело, что попыталось отобразить настроения окружающего мира, прозрачность осеннего утра, белизну берез, туманность озера.
Художник, родившийся в ней, уже заметно подрос и окреп. И это ее вторая жизнь.
А Вы не хотите родиться второй раз?
4. ЗАЧАРОВАННЫЙ ПОРТРЕТ
Художник еле сдерживал себя, чтобы не бежать. Он нёс портрет, который закончил на рассвете. И ему казалось в неудержимой радости, что город, ликуя, приветствует новый шедевр творца умытыми улицами, высоким голубым небом, ослепительно улыбающимся и ныряющим из одного окна в другое солнцем, и даже женщинами у переходов, которые будто специально принесли сегодня столько благоухающих цветов!
Клиенты приняли художника весьма благосклонно. С портрета нежно и радостно на них глядел милый белокурый ангел в простом белом платьице. Но их дочка надула губки:
-Я не хочу, чтобы меня рисовали, как бедную простушку, - топнула она ножкой, - ведь у меня уже есть золотая цепочка и серёжки, и я позировала с другой причёской и в другом платье! Пусть он сейчас же всё исправит!
-Исправьте, пожалуйста! – попросили родители художника.
-Но как? – попытался возразить тот, - разве вы не видите, что в масле получилось самое лучшее, что только есть в вашем ребёнке. Я считаю…
-А я считаю, что вам лучше переделать, потому что я на себя не похожа!
-Лучше переделайте, - стали потакать родители.
-Я не стану, - обиделся художник, и губы его задрожали.
-Тогда родители тебе ничего не заплатят, - заявила девочка.
Тут что-то произошло с художником. Взгляд стал мрачнее ночи. Он сам испугался себя, но молча достал мольберт, кисть и краски, и буквально двумя-тремя мазками изменил изображение.
-Вот теперь то, что нужно! – запрыгала от восторга девочка, а отец открыл толстый бумажник.
-Мне не надо денег, - гордо остановил его художник, и слова его зазвучали тихо, как пророчество, - Вы заставили меня сделать то, что я не имел право. Когда-нибудь вы пожалеете об этом, но будет поздно.
И он ушёл. А семейство посчитало, что такое замечательное художественное произведение досталось им совершенно бесплатно.
Прошёл год. Потом другой. Девочка превратилась в девушку. Но в их доме, незаметно для остальных стали происходить удивительные вещи. Медленно и угрожающе менялся портрет. С него смотрел уже далеко не ангел. Губки уменьшились и криво загнулись змейкой. В глазах появилось что-то хищное. Каждая маленькая черточка на лице, предвещала либо новую цепочку, ещё толще первой, либо платье, которое стоило бешенные деньги.
Тем не менее, богатые родители очень выгодно выдали дочь замуж, хотя портрет уже пророчил, как молодая семья будет потихоньку прибирать к рукам их богатство.
Однажды, глянув на портрет, юная особа ужаснулась. С холста жестоко глядела на неё не девочка – ведьма с алчным пламенем в глазах в детском платье.
-Проклятый художник! – вскричала она, - Я не такая!
В тот же день она увезла портрет родителям. И для них начались безутешные времена. С каждым днём дочь всё больше отдалялась от них, разматывая состояние, пока не пришёл человек из социальной службы и не заявил, что дом описан, и их ждёт обитель престарелых.
Ещё молодые, но, как оказалось, уже ненужные родители, еле прогнали его прочь. Посмотрели они на портрет и спросили друг у друга:
-Наша ли это дочь?
И тут только поняли, что означали слова художника.
-Мы сами слепили из неё монстра! – догадались родители и решили, пока ещё не поздно всё вернуть и исправить. На самом деле у них сохранилась ещё приличная сумма денег, о которой не знала дочь. Они стали нанимать лучших живописцев Столицы, объясняя, что именно надо переделать в портрете. Но после их усилий, выражение лица на портрете становилось всё омерзительнее.
И уже совсем отчаявшись, родители юной особы всё-таки нашли автора зачарованного портрета.
-Прости нас и помоги нам! – взмолились они, - мы готовы заплатить любую сумму, только верни всё так, как было. Спаси нашу дочь!
-Я давно простил вас, - сказал художник, доставая свои верные кисти, - и ждал, что вы придёте. А денег мне не надо. Вы давно за всё заплатили.
С этими словами портрет точно ожил. Холст заблестел, как будто на него масло нанесли только что. Лёгким движением руки мастер стёр на первый взгляд совершенно незначительное. Но от этого изменилась и причёска, и платье. И глаза взглянули нежно.
А на следующий день, рыдая и всхлипывая в дом вернулась дочь. Она была одета в простое белое платье. И на ней не было ни одного украшения.
-Я жду ребёнка, - воскликнула она, - И мне нужна ваша помощь. Я поняла. Вы – самое, самое для меня дорогое на свете!
5. ВЕНОК ИЗ ПЛАСТЕЛИНА
Случай, рассказанный Федором Викуловым, показался нам действительно необычным.
На смерть поэта Игоря Кобзева скульптор изготовил его бюст и поставил на одну из длинных полок среди многочисленных выдающихся личностей Великой России.
Но однажды в мастерской завелась крыса. Когда уходил скульптор, крыса, естественно выползала и начинала хулиганить. Доедала остатки пищи, оставленные на следующий день, а иногда даже сбивала лапами крышку кастрюли, если в ней находилась еда. Все попытки поймать крысу оставались тщетны.
Крыса время от времени перегрызала телефонные провода, доставляя этим большие неудобства. Расхрабрившись, крыса стала гулять по мастерской даже в присутствии хозяина. Среди галереи исторических людей, выполненных из гипса, бронзы и специального серого пластилина, она выбрала почему-то именно Игоря Кобзева и сбросила его с полки.
Федор Васильевич прогнал крысу, а бюст Кобзева переставил еще выше, чтобы она до него не добралась.
Но она добралась. И ночью выгрызла у скульптурки всю затылочную часть головы. Из недоеденных кусочков вокруг лба образовался потрясающий венок.
На утро Викулов все-таки поймал крысу. А пластилиновый бюст поэта с новоявленным венком перевел в гипсовую форму, чтобы увековечить необычайное явление.
Сам Федор Васильевич видел в поступке крысы что-то мистическое, и даже называл ее соавтором.
6. ГОРЫ И ДЕРЕВЬЯ
Когда в этом мире ты один одинешенек, кажется, что незачем жить. Хочется натворить массу глупостей. И никто не обращает на тебя внимание. Особенно высокие красивые мужчины. Они не для тебя…
У Ларисы тоже была скучная серая жизнь. Но она решила её раскрасить. Купила акварель. И нарисовала на всех тетрадных листках горы и деревья. Она искренне верила, что лучше гор могут быть только деревья, а лучше деревьев, только горы.
Потом она купила гуашь и нарисовала горы и деревья на кухне, покрыв их лаком, чтобы не испортить случайно, если кухню придется мыть.
Ей захотелось иметь свою графскую родословную. Она купила пастэль, и на огромных ватманских листах развесила по стенам портреты животных: кошек, собак, верблюдов, гиен, которых знала, в шляпах и бальных платьях, со шпагами и высокими воротниками среди гор и деревьев. Лариса подписала их, чтобы никого не перепутать. Это мой прапрапрапрадедушка, а это моя прабабушка, а это тетка по материнской линии, и так далее. Теперь у нее появилась семья. И это показалось ей забавным.
Лариса купила краски для батика, нарисовала горы и деревья на шелке, задрапировала им стены. Получилось неплохо, если учесть, что на эти же стены она повесила мнимых своих родственников. Лариса расписала мебель и окна.
Купила белой глины и вылепила фамильный сервиз. Сама его обожгла в электрической плите, сама расписала. И с фарфоровых чашек смотрели на неё горы и деревья.
Потом Лариса отважилась купить масляных красок. И расписала потолок.
Когда в квартире не оставалось ничего серого, она вышла в подъезд и взялась за него. Но и в подъезде серое пространство быстро кончилось. Тогда Лариса купила мелки и принялась рисовать горы и деревья на асфальте. И тут случилось что-то необыкновенное. Мужчины начали обращать на Ларису внимание. И почему-то непременно высокие и красивые. Мужчины напрашивались в гости, звали с собой пообедать, восхищались её талантом, хотя талантливой себя Лариса никогда не считала. Самое непонятное, что ей стали завидовать. Мужчины низкие и высокие, средние и красивые все чаще говорили ей: «У тебя такая яркая жизнь! Я так тебе завидую».
Но Лариса не могла на них теперь глядеть, особенно на их серые пиджаки. Ей все время хотелось их раскрасить.
7. ЧЕЛОВЕК – ДЕРЕВО
У одного художника была странность. Он ходил по дому вместо тапочек в кусках высушенного мягкого дерна, а когда мы оставались совсем одни, он протягивал руки к потолку и спрашивал, похож ли он на дерево. Наверное, копируя какое-то увиденное дерево в парке, он пытался его изобразить, вжиться в образ, что ли.
-О, да, - сначала воодушевлено говорила я, находя это забавным, - ты такое милое дерево! Просто кипарис!
Постепенно эта странность начала меня раздражать и, когда он опять прикидывался деревом, я отвечала:
-Да, похож, вот только птичек тебе не хватает!…
И он с покорностью заводил канареек и щеглов.
Но однажды я подумала, что он просто сумасшедший или разыгрывает меня.
-Да ты – вообще не дерево! – вскричала я, - ты просто шкаф полированный!
-А ты – тумбочка!
Мы расстались. А через два года случайно встретились в метро. Я с болью узнала, что в тот момент, когда я ушла, он сжег все свои холсты. И больше не пишет. Он лепит пельмени где-то на Выхино…
-Ты больше не дерево? – осторожно спросила я.
-Нет. Я полированный шкаф.
8. ПАТЕФОН
Стоял на комоде патефон и смеялся над деревянными ложками:
-Ну что вы можете? Стучать в стиле реализма? Я – новое веяние в искусстве!
Шло время. В доме появился проигрыватель «Урал-112» на высоких ножках и презрительно взглянул на патефон. Мальчишки быстро свернули цветку патефона металлическую шею, а пластинки раскатали по деревне.
Модный проигрыватель на своих тонких ножках исправно служил целому поколению. И ещё служил бы, да появились в доме лазерные диски и музыкальный центр с колонками.
Определили «Урал» в гараж вместо сидения.
Выросло еще одно поколение. И на старом комоде установили монитор LG на жидких кристаллах.
Недавно семья переехала в город, забрав тот самый LG.
Комод остался художнику, который приобрел старый дом почти даром. Он извлек из ящика деревянные ложки, притащил с чердака старый патефон с несколькими уцелевшими пластинками, из гаража принес проигрыватель, из спальни – музыкальный центр.
И все вещи в мастерской художника зажили дружно. А вчера патефон сказал деревянным ложкам:
-Вы знаете, когда вы щелкаете на третьем такте, у вас получается совсем недурственно!…
9. ПОРТРЕТ МАТЕРИ
Когда конвоир привел в барак репрессированного художника, заключенные находились на работах, и только один лежал на нарах навзничь, схватив руками голову. Он даже не плакал, а выл. Это был криминальный бугор по кличке Пахан, у которого незадолго до этого умерла мать. В изголовье его висела маленькая фотокарточка с её паспорта.
Художник попросил конвоира, и тот принес ему лист бумаги с карандашом. «Политический» быстро и мастерски сделал портрет этой женщины и положил рядом с заключенным.
Через несколько дней Пахан подошел к нему и спросил:
-Ну ты, фашист? Сколько ты хочешь за этот портрет?
Надо сказать, что политических в лагерях так тогда и называли, фашистами.
Марк Домащенко (так звали рупрессированного художника, попавшего в лагерь по доносу «доброжелателей») от денег отказался, объяснив это тем, что смертельный грех брать деньги за чужое горе. Пахан молча ушел.
А через два года, когда Марка перевели уже в другой лагпункт «Березовка», где собрали одних только «политических», был жуткий голод. Художник лежал и умирал в изоляторе от голода и открывшейся раны.
Вошел уголовник и спросил:
-Где тут Мазилкин?
Показали на отца. Уголовник положил на кровать буханку хлеба, большой кусок сала, кулек с сахаром и сказал:
-Это тебе от Пахана.
Оказалось, что уголовники прослеживали его путь, и когда стало особенно трудно, помогли. Так талант и природное благородство спасли жизнь художника.
10. ЛИМОННАЯ ОСЕНЬ
Сердечная рана не давала покоя. В углу мастерской белел приведением натянутый холст. Марк уже знал, о чем он будет рассказывать холсту, и о чем холст через многие годы поведает людям.
Холст смеялся и притягивал, манил и отталкивал снова.
Хорошо было иконописцам! Бери канон и малюй копию за копией! Да прежде посты всякие, молитвы… Поневоле отвлечешься от проблем обыденных и настроишься на рабочий лад. А тут…
Ворочаешься на душной простыне, как будто космос в тебя прицеливается небывалым откровением, не способным вместиться в больное сердце.
Но под утро сон все-таки прибил руки Марка к холсту белой простыни, точно к распятью…
Перед войной танковый полк, где служил художник, базировался в Майкопе. Вечерами в субботу и воскресенье командиры с семьями выходили на центральную улицу Краснооктябрьскую прогуляться. В конце той самой улицы, на крутом берегу реки Белой располагался городской сад, где играл духовой оркестр. А еще там был магазин со странным названием «Когиз» книжного областного издательства. Но кроме книг там продавали канцтовары, в том числе кисти и краски.
В те далекие довоенные времена особым дефицитом для художников была краска лимонная желтая. Она являлась настолько редкой, что офицеры, которых просили купить её в столице, не могли её достать.
И вот, снится Марку сон. Будто идет он со своей женой по той самой улице, заходит в магазин Когиз. А на прилавке лежит целая коробка лимонной желтой краски, именно такой, какою бывает осень в горах под Майкопом. Но её форма совершенно не похожа на обычные тюбики. Краска – в маленьких аккуратненьких, не виданных доселе тюбичках. А цена на удивление низкая! И художник, довольный оттого, что купил целую упаковку редкой краски, проснулся.
Долго смеялись они с супругой над забавным сном. Возможно ли такое, чтобы в Москве не было, в Ленинграде не было, а в каком-то Майкопе, у черта на куличках, да такой дефицит!
Каковым же было удивление четы Домащенко, когда в ближайшую субботу они как бы невзначай зашли в Когиз и увидели на прилавке лимонную желтую краску. Именно в маленьких тюбиках. Именно одну коробку. Именно по той цене, которая приснилась. И продавщица повторила слова из сна: «Берите уж целую упаковку. Все равно, кроме вас, краской у нас никто не интересуется!»
… Мало кто знает теперь, что один из пяти лучших баталистов того времени Марк Домащенко превосходно писал натюрморты и пейзажи. Он очень тщательно обдумывал каждый сюжет. Но работал красиво. Точно балладу пел длинную под гусли.
Марк снова не спал всю ночь. Он готовил белый холст для работы. Гризайлью – техникой коричневых контуров – обозначая спускающиеся к воде дома города Майкопа, реку Белую и, предвкушая волшебный час рассвета.
Солнце появилось именно таким, каким угадал его художник. Лимонно-желтое освещение стояло ровно час. Но этого хватило, чтобы оживить полотно теплой осенью.
11. ЛИНИЯ СМЕРТИ
Фон белого неба оторочил кружевами белый снег. Весна казалась сошедшей с ума. Мокрые липкие снежинки слетали на Балашиху так, между прочим. Цеплялись куцые лысины постриженных тополей у дороги, за качающиеся ветви берез, резные ограды, мостики, даже стены…
Художник не выдержал. Собрал этюдник, направился к лесу.
Темнело. Желтые дома освещались снизу фонарями. В тени покрытых снегом ветвей деревьев теплым шафранным сиянием растворялись в мягком пурпуре нежных сумерек города.
Он все это запоминал, отмечая детали, но боялся: если остановится здесь, то не увидит, не поймет, быть может, самого главного.
И он увидел.
Лес, постепенно погружаясь во тьму, встречал как всегда гостеприимно и задумчиво, совсем не так, как город, совсем по-другому.
Установив холст, художник охмелел от увиденного. Каждая веточка мудрого леса бережно держала подарок весны. Оставшиеся каким-то чудом листья бузины точно предлагали пирожные из взбитых сливок. Лиственницы застыли в менуэте, разворачивая гирлянды своих паутинных кружев, усеянных шишечками. Гордые сосны протягивали кроны, полные белого волшебства, собранного ими, обратно к небу, как ответный дар.
Художник сел на бревнышко и помассировал зашалившее сердце.
Окруженный рассеянным светом ночного снега зачарованно менялся лес.
Исчезли малейшие оттенки красок.
Все стало черно-белым. Снег перестал.
Проведя по глазам рукой, художник хотел согнать наваждение, но не смог. Он ясно видел, как из белой заснеженной земли вырастают снежными причудливыми кораллами деревья, кусты, трава и сугробы.
Он закрыл глаза и понял, что вся его душа и есть это чистое заснеженное поле, из которого растут разные белые мысли и образы, всевозможные картины. А внешне их тоже можно увидеть, потому что каждое пережитое и родившееся на свет произведение отмечено появлением еще одного седого волоса в его черных кудрях.
Он взял кисть, развел черную краску и прикоснулся к белому полю загрунтованного холста. Но сердце защемило и сдавило дыхание. Кисточка поползла вниз, оставив на холсте черную кривую линию, линию смерти. Художник выронил кисть и упал. В последний миг он взглянул на ладонь, которая казалась черной, и обомлел. Белая линия жизни руки ярко выделялась и в точности повторяла ту, что начертил он только что. А еще она напоминала дорогу из леса, по которой он никогда не вернется.
Тело его быстро остывало. Наверное, этой ночью он понял совсем не то, что можно было понимать.
В сугробе еще оставались две дырочки от его замедляющегося дыхания, когда полил дождь. Это сумасшедшая весна смывала декорации. Струи дождя, как гусеницы плодожорки, пообкусывали пушистые наряды деревьев, потом стерли все белое совсем, оставив только черные стволы на фоне черного неба.
12. МАТУШКИНО НАСЛЕДСТВО
Жил в старом городке бедный художник. Достался ему в наследство от матушки маленький покосившийся домишко, картинка с грустным Пьеро, ватная кукла Японка, да старый Кактус.
Когда у художника кончались краски, он не отчаивался и рисовал прохожих простым угольком. Кое-как перебиваясь с хлеба на квас, он мечтал написать свои гениальные полотна.
По утрам он просыпался, поливал старый Кактус, стирал пыль с картинки и, восхищаясь красавицей Японкой, поправлял ее шелковый наряд. Потом он уходил. И к вечеру возвращался совсем грустным.
В этом маленьком домишке жил еще один обитатель – хитрая и расчетливая крыса Шурка. Как только уходил художник, она выползала из-под старых досок, и со словами «Привет! Ребята!», приносила в дом последние сплетни и новости дня. Она болтала долго, очаровательно (как ей казалось) при этом улыбалась, но одно желание правило ею – пообгрызть Пьеро, который был нарисован на аппетитном казеиновом папье-маше и проглотить хоть кусочек тутового шелкового платья Японки. Однако, каждый раз, когда крыса подбиралась совсем близко, кактус вытаращивал на нее все свои колючки, не допуская безобразия.
-Знаешь? – грустно сказал однажды Пьеро, - наш художник уже два дня ничего не ел. Мы боимся, как бы он вообще не умер с голоду.
-Он разве не знает, что под крыльцом зарыт кошелек с золотыми монетами? – удивилась крыса Шурка.
-А кто же ему скажет? – повела нарисованной бровью Японка. И они сговорились, что крыса будет приносить в дом золотые монеты, но за это откусывать по кусочку шелка и папье-маше. Убрал свои колючки Кактус…
С тех пор зажил художник припеваючи, купил все, что уму было необходимо для работы. Стал писать лучшими красками. Ведь каждый день он находил на полу золотую монету. Его творения пользовались большим спросом. И он так увлекся любимой работой, что не заметил, как крыса почти доела и Пьеро и Японку, а кактус стал увядать от тоски.
Художник отстроил светлый дом с мастерской вместо старой лачуги. И тут вспомнил о матушкином наследстве. Но не нашел и следов.
Лишь крыса посмеивалась в углу. Сегодня она принесла последнюю золотую монету. А на новый дом у нее имелись гораздо большие перспективы. Уж Вы поверьте!…
13. НЕРАЗГАДАННЫЕ СНЫ
Женька носила в себе мальчишеский характер, окружение выбирала хулиганское, и являлась Маркизой всей уличной шпаны.
Все притязания ребят на свою свободу обрекала на неудачу.
Но один парнишка все-таки завоевал её сердце. Дело в том, что Женьке никогда не снилось красивых снов. А он рассказывал ей долго и подробно невероятные яркие приключения, которые происходили с ним по ночам.
Их дружба закончилась трагично. Парень погиб по глупой случайности.
А Женька осталась.
Осталась не одна. Он подарил ей свои сны. Вот только Женька так и не научилась их рассказывать. Однажды она взяла в руки карандаши. И они заговорили сами загадками снов, подаренных прихотливой судьбою.
14. МАЛЕНЬКОЕ ТИХОЕ СЧАСТЬЕ
В пестром туеске, искусно сплетенном из сложенных открыток, жило-поживало маленькое тихое счастье. Оно состояло из нескольких клубочков разноцветного мохера, катушек, всевозможных ниток, трех иголок, десятка два пуговиц, резинок, спиц, а так же пакетиков с ванилью, шафраном и корицей.
Всем этим сокровищем владела белая как лунь старушка.
Если внуки где-то как-то портили одежду; тут же бабушка приводила ее в порядок. Штопала носки, вязала варежки, плела круглые половички из ненужных тряпочек.
Невестка криво улыбалась, глядя на старомодные половички и штопаную одежду, и тайком избавлялась от всего этого, стыдясь соседей.
Счастье от этого не уходило. И по осени опять появлялись новые свитерки и шапочки. Детки ходили наглаженные и ухоженные. На кухне кипели компоты, а в печи румянились пироги.
Старушка умерла, когда падал первый снег. И счастье стало грустить в маленьком туеске, потому что никто не вспоминал о нем.
Оно уже совсем отчаялось, когда маленькая любопытная внучка открыла цветной туесок и ахнула, глядя на все это необыкновенное богатство.
Ее первый шарфик получился кривоват, но зато на лице светилась радость.
А потом детское увлечение переросло в настоящее мастерство. Ниточки и клубочки превращаются в руках художницы в гобелены, которые могут украсить любую, даже самую изысканную комнату. Ведь где-то среди хитро сплетенных ниточек живет себе - поживает до сих пор маленькое тихое счастье.
15. ФЕЯ МУЗЫКИ
Вообще-то феи Музыки живут на самой вершине радуги. Их можно увидеть в каждой капле росы, когда солнце встает над землею. А ещё Музыки любят нырять в шумные водопады, бродить по верхушкам елей, цепляться за лохматые длинные волосы ветров.
Ветры-забияки нисколько этому не противятся, почитают за большое счастье, если их Величества обращают на них внимание.
Вот с одним из таких попутных ветров и залетела в наш город однажды совсем юная Музыка и стала искать себе домик.
Случилось это ранним утром, когда дворничиха скребла по асфальту жесткой метлою. Маленькая леди тут же устроилась на кончик метлы.
- Шварк-шварк, - упруго загудела метла, - шварк, шварк.
На дороге оставались вышваркованные полоски. Маленькой Музыке быстро наскучило убирать мостовую, и она перескочила с корявой метлы на двери автолайна.
- Хлоп-хлоп!- обрадовалась дверь, подпевая Музыке, - хлоп-хлоп!
- Не хлопайте дверью! – занервничал водитель, скрипя зубами, и бешено вращая глазами на пассажиров.
Музыке ничего не оставалось, как прыгнуть в первую попавшуюся лужицу, полную бензина, точно радужный павлиний хвост распластавшуюся на асфальте. Люди, проходили по бензиновым краскам, даже не замечая великолепия фантастических оттенков.
- Шлеп-шлеп, - запела лужица, которую посетила Музыка, - шлёп-шлёп!
Тут над лужицой склонилась девушка. Лицо её было полно восхищения. Она открыла этюдник, достала небольшую мягкую кисточку и обмакнула её в удивительную палитру утренней лужицы. И в тот же миг маленькая Музыка поняла, где её домик. Она цепко ухватилась за кисть художницы.
С тех пор художница раскрашивает батики волшебством. Если вы придете однажды на её выставку, загляните внимательно в нежность благоухающих цветов. Может быть, тогда вы сможете понять песню Музыки, которая до сих пор живет на кончике её верной кисти.
16. КАПЛЯ ЗАКАТА
Вот так вот, стоило неделю писать, чтобы потом услышать незнакомый звук на улице, выглянуть в окно и, забыв все, с чего начал, тупо уставиться на недоконченную работу.
Полкартины, как половина недокуренной сигареты, как полночи, которую не доспал. Полкартины, это как склероз – половина сказал, а половину забыл.
Ну, вот же, крутится на том невидимом краю мозга эта терзающая душу идея! Попробуй, излови! Вот тоска!
Через полчаса глядеть на заходящее солнце было уже не больно. Художник чуть ли не бежал по пожарной лестнице все выше. Он надеялся, что огненная капля, застрявшая где-то между высотных зданий за Кольцевой дорогой, зажжет вновь его сердце, заставит трепетать.
Но солнце растаяло, оставив лишь светящийся шрам на длинном облаке. Розовое предвечерье зябко поёживалось от нахлынувшего вдруг одиночества. Не догнавший вдохновение художник обречённо вздохнул и стал спускаться вниз, в мастерскую.
Встал перед картиной, точно между ними поселился враг. Остатки вечера посветил тому, что время от времени поглядывая в сторону холста, чистил кисти, отмачивая их в растворителе. И уже ночью поменял тряпочки. Пересмотрел тюбики с краской, пересортировал их по цветам…
Он решил, что на холсте не хватало той самой капли заката, которую он не догнал вечером.
И художник стал ждать рассвета.
Как приятно было выцеживать солнце из-за соседних крыш! Напившись досыта теплыми лучами, художник вернулся к холсту. И снова тяжело вздохнул. Наверное, он слишком переел этого жирного утреннего солнца!
Картина глядела с укором своей незавершенности. Он сделал несколько мазков и тут же стер их. Работа не шла. Ну, не реветь же. Не маленький!
Художник сел на телефон и стал звонить всем подряд, лишь бы убить время. Так минуты сменяли часы. Солнце снова подошло к зениту.
И вдруг художник на полуслове бросил трубку, и даже выдернул из розетки телефон. Он услышал странный звук, тот самый непонятный, который помешал ему вчера, и увидел холст таким, каким он должен стать. Молниеносно оказались в руках кисти. Пяти минут хватило художнику, чтобы высвободить идею из темницы своего естества.
А, когда закончил картину, ненароком глянул на застрявшее между домов солнце и последнюю каплю заката. Он вспомнил вчерашний вояж по пожарной лестнице и рассмеялся.
Блаженно растянувшись перед сном, художник вдруг перестал улыбаться. Он понял, что в голове вызрела новая идея. Перекинув чайник и ударившись об угол, он быстро достал картон и, чтобы не забыть, наскоро набросал и эти серые дома, похожие один на другой и пожарную лестницу, и, главное, каплю заката, так крепко застрявшую в его сердце.
17. ЖЕМЧУЖИНА АНИКЕЕВА
Мишка не был импрессионистом. А скорее, изыскателем. Он учился у лучших мастеров, годами постигая законы колористики, композиции, форм.
Он мог писать, как Шишкин, но ему это было неинтересно. Он мог изобразить любого человека, как Брюллов, но это не было его целью. Когда Мишка закончил с отличаем академию, его преподаватель – величайший художник того времени сказал ему, вручая диплом:
-А теперь забудь то, чему я тебя учил и ищи себя!
И Мишка искал. С высоких скал прыгал он в море, надеясь увидеть на дне редкую раковину с жемчужиной внутри. Он надеялся постичь вселенскую тайну. Очередная драгоценность оказывалась на ладони. И что же? Жемчужина снова оказывалась простым белым шариком.
Долгие годы потратил Мишка на поиски… себя, ныряя в глубины философии жизни.
А на 75-летие его ученики бродили по мастерской, в которой за время поисков набралось 100 тысяч работ, 100 тысяч отражений, и не переставали удивляться разнообразию средств выражения себя.
Каждая из картин Заслуженного художника Михаила Корнеевича Аникеева стоит гораздо дороже, чем нитка отборного жемчуга. Я думаю, его поиски были не напрасно.
18. СОЖЖЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
Мишка когда-то учился на художника, очень хорошо учился. А здесь, на войне приходилось учиться убивать. Миномет – серьезное оружие. Гораздо опасней, чем, скажем, кисти, или карандаши. С ним работать на войне – особый склад ума нужен, математический! И дослужился он до офицера. Манила впереди военная карьера.
Наши войска уже освобождали Венгрию. Возле той деревни, из-за которой, наверное, не заканчивалась война, собрались и советские войска, и немецкие. Бои шли не на жизнь, а на смерть.
А утром случилась передышка. Присел Мишка в окопе, любуется деревней. Раньше в Подмосковье он таких не видел. Не стерпело сердце, достал карандаш. Набросал её на листе, славную, живую, просыпающуюся пением петухов, мычанием коров и бряканьем пустых ведер у колодцев. Подошел к Мишке командир, поручил посчитать, сколько нужно снарядов, сколько минометов, чтобы стереть всех немцев и вражескую технику с лица земли. С этим расчетом справился наш художник очень быстро.
И вот он грянул – последний бой. На деревню обрушилась вся мощь военного оружия.
И нет деревни.
Перевернул Мишка листок, где считал, сколько снарядов надо на неё бросить, а на той стороне – просыпающаяся ото сна венгерская деревня, которую попросило нарисовать его сердце.
Заплакал Мишка. И поклялся больше никогда, никогда не брать в руки оружия, а только кисти и карандаши.
Там в Венгрии закончилась для него война. Закончилась навсегда.
19. ШУРШАВЧИК
В совершенно нормальном современном доме, и даже не на первом этаже, где легче заводится всякая живность, и не на двенадцатом, где гнездятся голуби, а даже в середине между этих этажей, вдруг завелся Шуршавчик. Круглый, размером с апельсин, но только черный и весь в перьях, этот шутливый квартирант пугал всех своими неожиданными шуршаниями. А больше всех его боялась маленькая Светланка.
Единственное, что запрещали ей делать родители, так это рисовать. Они опасались, что ядовитые испарения красок могут способствовать неприятностям для здоровья девочки. И занимались с ней коньками, музыкой, теннисом, чем угодно. И послушная Светланка очень старательно каталась, плавала и играла. Но не трудно догадаться, что как раз рисовать Светланка любила больше всего на свете. Поэтому в тайне от родителей прятала краски, а рисовала ночью, когда все спали, кроме Шуршавчика. Так они и начали общаться. Светланка рисовала до тех пор, пока не раздавалось характерное шуршание, и Шуршавчик не появлялся в каком-нибудь углу. Тогда девочка уходила и уносила с собою рисунки. Утихали до следующей ночи и шорохи непонятного существа.
И продолжалось это всю осень и зиму. А когда наступила весна, девочка вдруг перестала бояться Шупшавчика. Ей никак не удавался рисунок, а этот негодник все ворочался за батареей, где хранила она чистый картон для акварельных работ.
- Ну, всё! Хватит! – рассердилась Светланка, - мне надоело, что ты постоянно меня отвлекаешь! Уходи отсюда немедленно!
С этими словами она сняла с ноги тапочек и запустила им в батарею. В тот же миг шуршания прекратились. Зато проснулись родители. Им очень понравились рисунки девочки. И больше Светланка не пряталась, когда рисовала.
Девочка давно выросла и стала настоящей художницей. Её привычка – писать по ночам сохранилась до сих пор. Но вот Шуршавчик больше не приходил. Наверное, обиделся. А, может быть, решил, что уже достаточно натворил в этой квартире, и перебрался в другую.
20. КРЫМСКИЕ КАМНИ
Длинный поезд с запыленными стеклами вез на Юг отпускников и множество чемоданов, в которых с трудом помещалось легкость летних одежд.
А Влада везла только коробку красок.
Крымское солнце встречало всех одинаково жгучими поцелуями во все открытые места. От этой щедрости люди спасались по-разному: кто в шашлычной; кто в тенистом винограднике; кто в море. А Влада – в работе. Она искала виды на море и горы, от которых бы скукошенная за зиму душа развернулась и оттаяла. Свои этюды она рисовала на гальке, отточенной морской волною. А мастерство её оттачивала сама природа.
Так проходил отпуск. Наступил день отъезда. Отпускники набивали чемоданы, сумки и ведра вином, вареньем, фруктами. Их руки оттягивались до самого перрона. Поезд пыхтел и ворчал, груженый до отказа.
Но багаж Влады оказался самым объемным. И не потому что она везла домой крымские камни.
Она увозила горы! Она везла с собой целое Море! И целое Солнце! И крымское Небо! И Землю, которая теперь греет души через её полотна.